Адвокатура Франции во времена реставрации Бурбонов.
В 1822 году, появился новый закон об адвокатской деятельности. Его издание было вызвано следующим происшествием. Генерал-прокуроры, назначая дисциплинарный совет из выбранных сословием кандидатов, оказывали исключительное предпочтение одним и тем же лицам, которые по своим политическим убеждениям представлялись вполне благонадежными.
На выборах 1822 года как раз случилось, что почти все «благонадежные» не попали в список кандидатов. Прокуратура возмутилась, было напряжено следствие, и во избежание подобных случаев немедленно издан новый закон.
Предисловие к нему еще более возвышенно и многообещающе, чем предисловие к Наполеоновскому декрету. В нем министр юстиции Пейроннэ говорит, обращаясь к королю, между прочим, следующее:
«эта профессия обладает привилегиями, которым удивляются робкие умы, но необходимость которых давно доказана опытом. Независимость адвокатуры столь же дорога для правосудия, как и для нее самой. Без принадлежащей адвокатам привилегии свободно обсуждать решения, произносимые правосудием, ошибки его стали бы чаще, умножились, были бы непоправимы, или, лучше сказать, пустой призрак правосудия занял бы место той благодетельной власти, которая не имеет другой опоры, кроме разума и истин. Без внутренней организации, снимающей с адвокатуры бесполезное иго постоянного и непосредственного надзора, это сословие не могло бы более надеяться на то, что будет видеть в своих рядах великих людей, составляющих его славу, а правосудие, на котором отражается блеск их достоинств и талантов, в свою очередь, утратило бы своих вернейших союзников и лучших руководителей. Не довольствуясь моими личными наблюдениями, я тщательно сравнил все те, которые были мне доставлены талантливыми людьми, коротко знакомыми, благодаря долгим занятиям, с нашим законодательством. Я собрал вокруг себя магистратов, которые поседели в занятиях адвокатурой, и для которых государственная служба была только наградой за долгую и успешную деятельность на этом поприще. Я расспрашивал юрисконсультов, исполненных знания и опыта, в которых еще живы все традиции, переданные им в юности, и которые скорее принесли бы в жертву свои собственные интересы и свою собственную славу, чем интересы и славу сословия, среди которого протекла их благородная жизнь. Я собрал их мнения и обсудил их советы. Таким образом, этот новый закон скорее их произведение, чем мое. Они указали мне большинство изменений, которые я представляю Вам на утверждение. Им я обязан в особенности полезной мыслью заменить способ избрания, установленный указом 14 декабря 1810 г., тем способом, который употреблялся в древней парижской адвокатуре. Словом, я могу сознаться, что они не предлагали мне ничего благоприятного для чести и независимости адвокатуры, чего я не поспешил бы принять, будучи уверен, что Вашему Величеству будет угодно оказать эти высшие знаки сочувствия и доверия сословию, состоящему из людей полезных, красноречивых и трудолюбивых».
Королевское предисловие в свою очередь гласило:
«Решившись принять во внимание протесты, которые высказывались разными адвокатами королевства против распоряжений указа 14 декабря 1810 г., и желая возвратить адвокатам, практикующим в наших судах во всей полноте дисциплинарные права, которые при наших предшественниках - королях подняли до высшей степени честь этой профессии и увековечили в ее среде неизменную традицию об ее привилегиях и обязанностях, желая, кроме того, придать юрисдикции, которую сословие должно отправлять над каждым из своих членов, авторитет и доверие, основанные на преданности и уважении, которых опытность старших адвокатов дает право требовать от тех, кто вступил в эту карьеру позже, мы по докладу нашего министра юстиции постановили следующее».
Затем начинается указ. Но это были только слова. Вся новизна указа состояла в следующем. Адвокаты были разделены на колонны, совет составлялся из двух старших по времени внесения в список адвокатов каждой колонны и из всех прежних председателей, избрание председателя предоставлено совету, апелляция на постановления совета допускалась в случае запрещения практики и исключения из списка адвокатов, но не только со стороны обвиненного адвоката, но и со стороны генерал-прокурора.
Единственное, действительное улучшение состояло в том, что министр юстиции был лишен безграничной власти над адвокатами. Уничтожая выборы совета, правительство имело в виду предотвратить демонстративные случаи, подобные упомянутому выше, и в то же время наполнить совет благонадежными лицами. «Очевидно», говорит Шарль Конт, «что министры, чтобы сделаться господами такого рода дисциплинарных советов, должны были только получить составление колонн лицам, разделявшим их предубеждения и страсти. Им достаточно было соединить в одну колонну тех адвокатов, которых они хотели удалить и в то же время, поместить туда несколько более старых лиц, которым они доверяли».
Таким образом, старшие члены колонн, а равным образом и прежние председатели сословия, назначавшиеся магистратурой, представляли собой вполне благонадежных лиц. Правительство достигло своей цели. Но адвокаты, обманутые в своих ожиданиях, подвергли новое постановление печатному разбору. Один из них (например Duvergier, Comte) доказывали его незаконность, так как оно, будучи административным распоряжением, не могло отменить закона 1810 г. Другие же (Legouix, Daviel) выставляли на вид, что оно противоречило старинным традициям и обычаям сословия.
«По древнему праву», говорит Давиель, проводя параллель между дореволюционными обычаями, декретом 1810 и ордонансом 1822 г.: «сословие адвокатов существовало в виде корпорации, оно собиралось по свободному созыву председателя для обсуждения общих дел.
По декрету 1810 г., сословие адвокатов собиралось только с дозволения генерал-прокурора для выбора кандидатов в председатели и в дисциплинарный совет, но, по крайней мере, в день выборов оно существовало, как сословие.
По ордонансу 1822 г., сословие адвокатов больше не существует, нет более никаких общих совещаний или решений, все сосредоточено в руках депутатов колонн.
По древнему праву, избрание председателя происходило в присутствии всего сословия адвокатов, все старшие адвокаты имели право быть избираемыми. Депутаты колонн избирались сословием в общем собрании.
По декрету, сословие адвокатов не избирало непосредственно, оно имело только право избирать кандидатов, из которых генерал-прокурор назначал председателя и членов совета; но единогласное избрание могло повлечь за собой назначение, согласное с общим желанием.
По ордонансу, сословие адвокатов более не имеет права назначать кандидатов, депутаты колонны не избираются целым сословием. Они будут избираться креатурами генерал-прокуроров, и, благодаря комбинациям при расследовании на колонны, это первое влияние может повторяться постоянно при выборе председателя и составлении дисциплинарного совета.
По древнему праву, сословию адвокатов всецело принадлежала дисциплинарная власть под его членами. Обвиненный адвокат мог всегда апеллировать к общему собранию, и если, будучи осужден своими коллегами, он обращался к парламенту, то его жалоба рассматривалась в публичном заседании парламента.
По декрету, дисциплинарный совет постановлял решение в качестве первой инстанции. Обвиненный адвокат мог апеллировать к королевскому суду; генерал-прокурор не имел этого права.
По ордонансу, решения дисциплинарного совета подлежат апелляции со стороны генерал-прокурора во всех случаях, и если он не апеллирует, то суд может ex officio, по апелляции адвоката, усилить наказание, назначенное советом. Королевские суды рассматривают апелляцию при закрытых дверях.
По древнему праву, адвокат, которого низший суд приговорил к временному прекращению практики или к исключению из списка адвокатов, мог всегда апеллировать к парламенту.
По декрету, адвокат, приговоренный низшим судом к дисциплинарному взысканию, тоже мог апеллировать к королевскому суду.
По ордонансу, суд первой инстанции может окончательно и безапелляционно запретить адвокату практику и исключить его из списка.
По древнему праву, достаточно было иметь университетский диплом и принять присягу, чтобы получить право вести дела.
По декрету, действовало то же правило.
По ордонансу, стажер, не имеющий 22 лет, может вести дела только после четырех лет ожидания и по получении свидетельства от 2 членов его колонны. Стажер, не может ни в каком случае выступать перед королевским судом.
По древнему праву, адвокат мог свободно принимать или не принимать дела.
По декрету, суд мог назначать на защиту, но не под страхом наказания.
По ордонансу, адвокат, назначенный судом, не может отказываться под страхом дисциплинарного наказания.
По древнему праву, адвокат мог отправлять свою профессию повсюду.
По декрету, адвокат, состоящий при каком-нибудь королевском суде, не мог вести дел вне округа этого суда без позволения министра юстиции. Такое же позволение было необходимо для адвоката при суде первой инстанции, желающего выступить перед королевским судом.
По ордонансу, адвокату, состоящему при королевском суде и желающему выступить все округа этого суда, необходимо свидетельство от дисциплинарного совета, дозволение первого президента и утверждение министра. Адвокат при суде первой инстанции, ни в каком случае не может выступать перед королевским судом.
Из этих общих сопоставлений можно сразу усмотреть, как сдержал министр великолепные обещания своего доклада, и что приобрело сословие, освобождаясь от декрета 1810 года. Древние льготы, искаженные декретом, не были возвращены, а те, которые он оставил нетронутыми, были уничтожены или ограничены. Никогда, быть может, не было более резкого контраста, чем контраст между лицемерным предисловием и действительными постановлениями ордонанса 1822 г., так что этот доклад является живейшей критикой самого указа и лучшим оправдательным документом, какой можно было бы представить, требуя реформы самого постановления.
В 1828 г. адвокаты сделали более прямое нападение на ордонанс 1822 года. Они обратились к министру (Portalis) с петицией от имени 123 человек, в которой просили принять во внимание четыре основные пункта:
«1) Непосредственное избрание совета. Эта просьба, по-видимому, не должна возбуждать никакого затруднения. Самому сословию принадлежит право определять свою внутреннюю дисциплину и выражать свои желания посредством избрания, только избрание может дать необходимую санкцию этой власти, власти чисто моральной, власти убеждения, это способ, принятый для образования советов во всех обществах, адвокаты кассационного суда, поверенные, нотариусы избирают себе советы, даже булочники и… извозчики избирают своих синдиков и депутатов. Должны ли одни только адвокаты, права которых на независимость так высоко прославлял один министр, стоят вне общего права? Должны ли только адвокаты быть лишены в вопросах дисциплины своего естественного суда?
2) Право вести дела вне данного округа, это право не только в интересах адвокатов, оно, главным образом, в интересах граждан, которым законы должны предоставлять свободную защиту, не полагая ей никаких препятствий. К чему умножать эти стеснения? К чему лишать клиента того патрона, которого избирает его доверие, если, преследуемый страшными и влиятельными противниками, он должен найти в своем защитнике не только обыкновенную твердость, но и величие характера. Если окружающие его адвокаты не обладают такими талантами, какие нужны для его дела, если, боясь, что защита не будет равносильна там, где господствует один только талант, он желает отыскать в другом месте соответствующий противовес, если обширная известность или интимная дружба обусловливают его доверие, если, наконец, посаженный на скамью подсудимых, он видит, что его жизнь зависит, быть может, от выбора, который он сделал, - по какому же праву вы ему откажете в защитнике, которого он желает, в помощи, которую он призывает? По какому праву вы станете между ним и его судьями и произвольно стесните гарантии защиты? По отношению к адвокату право, которого мы требуем, есть право каждой свободной профессии. Чиновник прикован к своему округу, там граница его деятельности, его звания и его власти: врач, артист, литератор, адвокат - применяют свои таланты свободно везде, где такое применение требуется.
3) Отмена излишних постановлений, которые дают право апелляции прокуратуре в дисциплинарных вопросах, уничтожают публичность и дозволяют увеличение наказания даже при отсутствии всякой апелляции со стороны прокуратуры… Дисциплинарная власть сословия учреждена только в интересах его чистоты, его достоинства, поэтому, давать ему других судей в этом отношении — значит оскорблять его и оскорблять незаслуженно.